Тема четвёртая. Русская Православная церковь во вт. пол. XV-XX веках
Лекция 24. Состояние РПЦ после кончины патриарха Тихона. Местоблюститель Пётр (Полянский).
Оглавление
I.
Положение Церкви во второй половине 20-х годов XX века.
II.
Усиление гонений на Церковь в 30- годы XX века.
Избрание местоблюстителя Патриаршего престола.
12 апреля 1925 года в Донском монастыре, в присутствии 60 архиереев было оглашено завещание патриарха Тихона о порядке Местоблюстительства, составленное 7 января 1924 года. Покойный Первосвятитель назначал себе трёх преемников: митрополита Кирилла Казанского, митрополита Агафангела Ярославского и митрополита Петра Крутицкого. В завещании говорилось:
«В случае Нашей кончины, Наши Патриаршие права и обязанности, до законного выбора нового Патриарха, предоставляем временно Высокопреосвященному митрополиту Кириллу (Смирнову). В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам вступить ему в отправление означенных прав и обязанностей, таковые переходят к Высокопреосвященному митрополиту Агафангелу (Преображенскому). Если же и сему митрополиту не представится возможности осуществить это, то Наши Патриаршие права и обязанности переходят к Высокопреосвященному Петру (Полянскому), митрополиту Крутицкому».
Завещание патриарха в части назначения себе преемника вызвало возражения у ряда архиереев. Они указывали на то, что по церковным канонам, «епископу не дозволяется вместо себя поставлять другого в преемники себе, хотя бы он был и при конце жизни». Согласно правилам Русской Церкви местоблюститель патриаршего престола должен избираться соединённым присутствием Синода и Высшего Совета и обязательно из среды членов Синода.
Однако ситуация, в которой оказалась Церковь, не была предусмотрена никакими канонами. Не действовали оба учреждения - Синод и Совет, которые должны были избрать преемника патриарха Тихона. Митрополиты Кирилл и Агафангел находились в заключении. Поэтому всеми архиереями в итоге было подписано «Заявление», гласившее: «Убедившись в подлинности документа и учитывая 1) то обстоятельство, что почивший Патриарх при данных условиях не имел иного пути для сохранения в Российской Церкви преемства власти и 2) что ни митрополит Кирилл (Смирнов), ни митрополит Агафангел (Преображенский), не находящиеся теперь в Москве, не могут принять на себя возлагаемых на них вышеприведённым документом обязанностей, Мы, Архипастыри, признаем, что Высокопреосвященный митрополит Пётр (Полянский) не может уклониться от данного ему послушания и во исполнение воли почившего Патриарха должен вступить в обязанности Патриаршего Местоблюстительства». Первым под документом поставил подпись митрополит Нижегородский Сергий (Страгородский).
12 апреля 1925 года митрополит Пётр вступил в управление Церковью, но уже через восемь месяцев был арестован. За несколько дней до этого, 6-го декабря, Местоблюститель составил распоряжение о своих временных заместителях: «В случае невозможности по каким-либо обстоятельствам отправлять Мне обязанности Патриаршего Местоблюстителя, временно поручаю исполнение таковых обязанностей Высокопреосвященнейшему Сергию (Страгородскому), митрополиту Нижегородскому. Если же сему митрополиту не представится возможности осуществить это, то во временное исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя вступит Высокопреосвященнейший Михаил (Ермаков), Экзарх Украины, или Высокопреосвященнейший Иосиф, архиепископ Ростовский, если митрополит Михаил (Ермаков) лишён будет возможности выполнить это моё распоряжение. Возношение за богослужениями Моего имени, как Патриаршего Местоблюстителя, остаётся обязательным».
Образование «Григорьевского Синода». Выступление митрополита Агафангела (Преображенского).
Митрополит Сергий не смог выехать в Москву после ареста митрополита Петра. В этой ситуации находившийся в столице архиепископ Екатеринбургский Григорий (Яцковский) 22 декабря 1925 года собрал в Донском монастыре совещание, на котором присутствовали десять епископов. Они объявили себя «Временным Высшим Церковным Советом», «временным органом церковного управления Российской Православной Церкви», находящимся «в каноническом и молитвенном общении с Патриаршим Местоблюстителем».
1 февраля 1926 года архиепископ Григорий посетил в тюрьме митрополита Петра и под предлогом, что все его заместители лишены возможности управлять Церковью, испросил у него благословение передать управление Церковью ВВЦС как коллегиальному органу. Местоблюститель дал согласие, оговорив, что «коллегия» является «выразительницей Наших, как Патриаршего Местоблюстителя, полномочий по всем вопросам, кроме вопросов принципиальных и общецерковных, проведение в жизнь которых допустимо лишь с Нашего благословения». При этом полномочия поручались лишь «временно, до выяснения Нашего дела».
Митрополит Сергий (Страгородский), узнав о произошедшем, не подчинился резолюции Местоблюстителя, утверждая, что она была получена обманным путём. Владыка единолично наложил запрещение на членов ВВЦС. В это же время митрополит Агафангел (второй кандидат на местоблюстительство), выпущенный из заключения 18 апреля 1926 года, заявил о вступлении в исполнение обязанностей Патриаршего Местоблюстителя на основании распоряжения патриарха Тихона от 7 января 1925 года. Он также потребовал от всей Церкви возношения его имени за богослужением.
Митрополит Сергий после обмена письмами и личных переговоров с митрополитом Агафангелом, 23 мая 1926 года направил последнему письмо с призывом восстановить в его епархии возношения имени митрополита Петра. Владыка Сергий предупредил, что в «случае неподчинения» отстранит Агафангела от управления Ярославской епархией» и наложит «запрещение в священнослужении впредь до решения его дела собором Архиереев».
24 мая митрополит Агафангел ответил телеграммой: «Продолжайте управлять Церковью. Я воздержусь от всяких выступлений, распоряжение о поминовении митрополита Петра (Полянского) сделаю, так как предполагаю ради мира Церковного отказаться от местоблюстительства». Но уже через неделю митрополит Агафангел получил письмо от находящегося в тюрьме митрополита Петра, который приветствовал вступление Ярославского владыки в отправление обязанностей Местоблюстителя и отказывался в его пользу от своих прав. Митрополит Агафангел немедленно известил об этом митрополита Сергия.
Началось выяснение отношений между несколькими центрами, претендовавшими на руководство РПЦ после ареста митрополита Петра (Полянского). В качестве «посредника» активно выступали органы Советской власти. В итоге, 8 июня 1926 года митрополит Агафангел сообщил властям об отказе от занятия должности Местоблюстителя. 12 июня он известил митрополита Петра о своём решении, принятом ввиду «преклонного возраста и расстроенного здоровья». 17 июня владыка Агафангел уведомил об этом же митрополита Сергия, начиная свою телеграмму обращением «Милостивый Архипастырь и Отец...».
Сейчас хорошо известно, что сложившаяся после смерти патриарха Тихона ситуация была результатом хорошо спланированной спецоперации против Русской Церкви. Суть её отражена в протоколе заседания антирелигиозной комиссии ВЦИК: «Слушали: информацию ОГПУ о внутрицерковных группировках в тихоновщине. Докладчик Тучков.
Постановили: проводимую ОПТУ линию по разложению тихоновской части церковников признать правильной и целесообразной. Ввести линию на раскол между митрополитом Сергием, назначенным м. Петром временным местоблюстителем, и м. Агафангелом, претендующим на патриаршее местоблюстительство, укрепляя одновременно третью тихоновскую иерархию - временный Высший Церковный Совет во главе с еп. Григорием.
Для обработки архипастырей, не желавших участвовать в антицерковных провокациях, использовались любые средства, включая аресты, заключение в тюрьме, ссылки, шантаж, дезинформация и провокации. Поводом для одной из них стала попытка осуществить избрание патриарха путём конспиративного сбора подписей среди архиереев. Кандидатом был намечен первый из архиереев, назначенных в Местоблюстители по «Завещанию» святителя Тихона, митрополит Казанский Кирилл, срок ссылки которого заканчивался. Митрополит Сергий, сомневавшийся в целесообразности этой акции, из опасения «возбудить недовольство гражданской власти», уступил её сторонникам, поставив непременным условием известить обо всем митрополита Петра. К ноябрю 1926 г. было собрано 72 подписи об избрании Всероссийским Патриархом митрополита Казанского Кирилла.
Как и следовало предполагать, чекисты были с самого начала в курсе происходящего, внимательно наблюдая за ходом выборов. В итоге они были объявлены «контрреволюционными». В декабре 1926 года были арестованы десятки архиереев, в том числе митрополит Сергий (Страгородский). Русская церковь, по сути, была обезглавлена.
После ареста владыки Сергия временным заместителем Местоблюстителя стал митрополит Иосиф (Петровых), которого Местоблюститель Пётр (Полянский) в своём завещании поставил третьим кандидатом в Заместители Патриаршего Местоблюстителя.
Владыка Иосиф в конце августа 1926 года был назначен на Ленинградскую кафедру. Понимая, что ему недолго придётся оставаться на свободе, он сразу же составил распоряжение об управлении Церковью на случай своего ареста. В нем указывались иерархи, которые при строго определённых условиях могут заменить митрополита Петра на посту Местоблюстителя: архиепископ Екатеринбургский Корнелий (Соболев), архиепископ Астраханский Фадей (Успенский) и архиепископ Галичский Серафим (Самойлович). В случае если эти владыки будут арестованы, в распоряжении указывалось, что «управление в отдельности, в пределах возможности и законных прав и велений чувства долга возлагается на архипастырскую совесть ближайших иерархов, каждого в отдельной епархии».
«Декларация» митрополита Сергия (Страгородского)
20 марта 1927 года митрополит Сергий был освобождён из заключения. Ему было предоставлено право жить в Москве, которым он ранее не обладал. 18 мая митрополит Сергий провёл совещание с архиереями, избранными им для осуществления высшей церковной власти. Это были митрополит Тверской Серафим (Александров), член Синода в последние годы патриаршества святого Тихона, архиепископы Севастьян (Вести), Сильвестр (Братановский), Филипп (Гумилевский), Алексий (Симанский), епископ Константин (Дьяков).
Из участников совещания митрополит Сергий образовал Временный Патриарший Священный Синод, полномочия которого по аналогии с Синодом, образованным Патриархом в 1923 г., проистекали из полномочий учредителя. В состав этого органа Заместитель Местоблюстителя позже включил митрополита Новгородского Арсения (Стадницкого), находившегося в ссылке в Туркестане, а также освобождённых из заточения архиепископов Анатолия (Грисюка) и Павла (Борисовского).
18 мая митрополит Сергий провёл совещание с архиереями, выбранными им для осуществления высшей церковной власти. Это были митрополит Тверской Серафим (Александров), член Синода в последние годы патриаршества святого Тихона, архиепископы Севастьян (Вести), Сильвестр (Братановский), Филипп (Гумилевский), Алексий (Симанский), епископ Константин (Дьяков).
Из участников совещания митрополит Сергий образовал Временный Патриарший Священный Синод, полномочия которого по аналогии с Синодом, образованным Патриархом в 1923 г., проистекали из полномочий учредителя. В его состав Заместитель Местоблюстителя включил позже виднейшего архипастыря митрополита Новгородского Арсения (Стадницкого), пребывавшего уже много лет в ссылке в Туркестане и лишенного права выезда оттуда, а также только что выпущенных на свободу архиепископов Анатолия (Грисюка) и Павла (Борисовского).
Уже через два дня, 20 мая 1927 года Народный комиссариат внутренних дел принял решение о временной регистрации Синода. Получив соответствующий документ, митрополит Сергий и Синод издали указ, предписывающий епархиальным архиереям подать заявления в местные органы власти с прошением «о регистрации их преосвященных с состоящими при них епархиальными советами (каковые образовать временно путём приглашения указанных преосвященными лиц)».
29 июля 1927 года митрополит Сергий вместе с Синодом издали «Декларацию», пять тысяч экземпляров которой срочно разослали по епархиям и приходам. Через три недели текст её опубликовали в газете «Известия». В этом документе, в частности, говорится:
«Одною из забот почившего Святейшего Отца нашего Патриарха Тихона, пред его кончиной было поставить нашу Православную Русскую Церковь в правильные отношения к советскому правительству и тем дать Церкви возможность вполне законного и мирного существования. Ныне жребий быть временным Заместителем первосвятителя нашей Церкви опять пал на меня, недостойного митрополита Сергия, а вместе со жребием пал на меня и долг продолжать дело почившего и всемерно стремиться к мирному устроению наших церковных дел…
Тем нужнее для нашей Церкви и тем обязательнее для нас всех, кому дороги её интересы, кто желает вывести её на путь легального и мирного существования, тем обязательнее для нас теперь показать, что мы, церковные деятели, не с врагами нашего Советского государства... а с нашим народом и с нашим правительством. Засвидетельствовать это является первой целью настоящего нашего (моего и Синодального) послания…
Теперь наша Православная Церковь в Союзе имеет не только каноническое, но и по гражданским законам вполне легальное центральное управление, а мы надеемся, что легализация постепенно распространится и на низшее наше церковное управление: епархиальное, уездное и т. д.
Вознесём же наши благодарственные молитвы ко Господу, тако благоволившему о Святой нашей Церкви. Выразим всенародно нашу благодарность и советскому правительству за такое внимание к духовным нуждам православного населения, а вместе с тем заверим правительство, что мы не употребим во зло оказанного нам доверия...
Нам нужно не на словах, а на деле показать, что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его... Мы хотим быть православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости и успехи которой — наши радости и успехи, а неудачи — наши неудачи...
Особенную остроту при данной обстановке получает вопрос о духовенстве, ушедшем с эмигрантами за границу. Ярко противосоветские выступления некоторых наших архипастырей и пастырей за границей, сильно вредившие отношениям между правительством и Церковью, как известно, заставили почившего Патриарха упразднить заграничный Синод (5 мая/22 апреля 1922 г.). Но Синод и до сих пор продолжает существовать, политически не меняясь, а в последнее время своими притязаниями на власть даже расколол заграничное церковное общество на два лагеря. Чтобы положить этому конец, мы потребовали от заграничного духовенства письменное обязательство в полной лояльности к советскому правительству во всей своей общественной деятельности. Не давшие такого обязательства или нарушившие его будут исключены из состава клира, подведомственного Московской Патриархии...».
Через месяц после издания «Декларации» Высшее церковное управление, состоявшее из Заместителя Местоблюстителя и Патриаршего Синода, было официально зарегистрировано НКВД. Русская Православная церковь получила официальный статус в Советском государстве. После её легализации Восточные Патриархи, вначале Иерусалимский Дамиан, потом Антиохийский Григорий прислали своё благословение митрополиту Сергию и его Синоду и признали его временным главой патриаршей Церкви. В декабре 1927 года к митрополиту Сергию обратился с посланием Вселенский Патриарх Василий III, призвав его к примирению с обновленцами, чей «Синод» также имел в государстве официальный статус. «Ответственность за прошлое тяготеет одинаково на многих, и никто не может сбросить ответственность с одного на других», - говорилось в Послании Василия III.
«Декларация» 1927 года вызвала противоречивую реакцию среди духовенства и мирян Русской Церкви, разделив их на три группы - принявших её, смущённых ею и отвергших её. Позицию митрополита Сергия вначале приняли немногие архипастыри, в том числе архиепископы Курский Ювеналий (Масловский) и Приамурский Евгений (Зернов). К «смущённым» Декларацией относят группу архиереев, находившихся в заключении в Соловецком лагере. В сентябре 1927 года они направили митрополиту Сергию «Открытое письмо», в котором, в частности, говорилось:
«Мы одобряем самый факт обращения Вашего к Правительству с заявлением о лояльности Церкви в отношении к Советской власти, что касается гражданского законодательства и управления... Но мы не можем принять и одобрить Послание в его целом, по следующим соображениям:
…Церковь не может взять на себя пред Государством (какова бы ни была в последнем форма правления) обязательства считать все радости и успехи Государства - своими радостями и успехами, а все неудачи - своими неудачами, ибо всякое Правительство может принимать иногда решения безрассудные, несправедливые и жестокие, которым Церковь вынуждена бывает подчиниться, но не может им радоваться или одобрять. В задачу настоящего Правительства входит искоренение религии, но успехи его в этом направлении Церковь не может признать своими успехами;
Послание, принимая без всяких оговорок официальную версию, всю вину в прискорбных столкновениях между Церковью и Государством возлагает на Церковь, на контрреволюционное настроение её клира, проявляющееся в словах и делах. Между тем, за последнее время не было слышно ни одного судебного процесса, на котором публично и гласно были бы доказаны политические преступления служителей Церкви. Несмотря на это, многочисленные епископы и священники томятся в тюрьмах, ссылках и на принудительных работах. Они попали сюда не в судебном, а в административном порядке, и не за политические выступления, а за свою чисто церковную деятельность, борьбу с обновленчеством, или по причинам часто неизвестным самим пострадавшим».
Не приняла «Декларацию» 1927 года значительная часть архиереев, в числе которых были епископ Глуховский Дамаскин, епископ Глазовский Виктор, архиепископ Черниговский Пахомий, митрополит Казанский Кирилл, архиепископ Угличский Серафим и другие авторитетные архипастыри. Со всех сторон страны к Заместителю Местоблюстителя Патриаршего престола шёл поток писем отказаться от избранного им пути. Копии этих посланий широко распространялись среди верующих.
Наиболее активное неприятие Декларация встретила в Ленинграде. С целью прекращения волнений в епархии митрополит Сергий своим указом от 13 сентября 1927 года перевёл правящего архиерея митрополита Иосифа (находившегося в это время в заключении в Вологодской области) на Одесскую кафедру. Однако владыка Иосиф категорически отказался подчиняться распоряжению о перемещении, как незаконному и неприемлемому. Освобождённый из заключения, проживал в Ростове, продолжая именоваться митрополитом Ленинградским. От его имени епархией продолжал управлять один из викариев — епископ Димитрий (Любимов).
После опубликования Декларации 1927 года За рубежом формируется представление о трёх частях Российской Церкви: Церкви порабощённой (Московской Патриархии), Церкви тайной и преследуемой в пределах Советского Союза (Катакомбной) и Церкви Зарубежной, как «свободного голоса» всей Русской Церкви.
Архиерейский Синод Русской Зарубежной Церкви 5 сентября 1927 года отверг Декларацию Митрополита Сергия и принял решение прервать общение с Заместителем Патриаршего Местоблюстителя: «Заграничная часть Всероссийской Церкви должна прекратить административные сношения с Московской Церковной властью впредь до восстановления нормальных сношений с Россией и до освобождения нашей Церкви от гонений безбожной Советской власти. Заграничная часть Русской Церкви почитает себя неразрывной, духовно-единой ветвью Великой Русской Церкви. Она не отделяет себя от своей Матери Церкви и не считает себя автокефальной».
Отделившийся от Карловацкого центра митрополит Евлогий, за которым шла часть Зарубежной церкви, в этой ситуации выразил желание перейти в непосредственное подчинение Константинопольского патриархата. Патриарх Фотий грамотой от 17 февраля 1931 года объявил, что устроена «Временная Патриаршая наша Российская Православная в Европе Экзархия». При этом не разъяснялась суть понятия «временная», которое можно было истолковать двояко: то ли, что со временем епархия будет возвращена Русской Церкви, то ли потому, что она со временем перейдёт в постоянное подчинение Константинопольскому патриарху. Своё толкование дал митрополит Евлогий, который объявил, что нынешнее положение сохраняется до того времени, когда в России восстановится общепризнанная законная церковная власть, при которой он и его паства вернутся к Матери-Церкви.
В конце 1927 года митрополит Сергий издал указ об обязательном поминовении за богослужением советской власти и об отмене поминовения епархиальных архиереев, находящихся в ссылке. Это распоряжение вызвало новую волну отложений авторитетных архипастырей. Владыка Иосиф (Петровых) 6 февраля 1928 года подписал акт об отходе от митрополита Сергия, став во главе особого течения в Патриаршей Церкви, именуемого в исторической литературе «иосифлянством».
В качестве ответного шага 11 апреля 1928 года митрополит Сергий и его Синод приняли постановление о предании суду епископов, запрещении в священнослужении и увольнении на покой митрополитов Иосифа (Петровых), епископа Иерофея (Афоника), епископа Евгения (Кобранова), архиепископа Серафима (Самойловича), архиепископа Варлаама (Ряшенцева). Однако, многие из них, в том числе Иосиф (Петровых) запрещения не признали.
В мае 1929 года с письмом к митрополиту Сергию обратился находящийся в ссылке в Туруханском крае владыка Кирилл (Смирнов), первый из названных патриархом Тихоном Местоблюстителей и самый авторитетный в то время иерарх в Русской Церкви. Он подверг критике создание Синода, нарушающее Соборное постановление о порядке избрания органов Высшего Церковного Управления, а также отказался признавать для себя обязательным к исполнению любое распоряжения митрополита Сергия, издаваемого с участием «так называемого Патриаршего Синода». При этом митрополит Кирилл не утверждал о безблагодатности совершаемых авторами декларации и их приверженцами священнодействий и таинств («да сохранит всех нас Господь от такого помышления» - сказано в письме владыки).
В ответ на явное неподчинение митрополит Сергий и его Синод принимают 6 августа 1929 года постановление об отношении к священнодействиям, совершаемым «раскольничьим клиром». Оно приравнивало всех несогласных с их действиями к обновленцам и григорианам, и провозглашало:
«Таинства, совершенные в отделении от единства церковного... последователями бывшего Ленинградского митрополита Иосифа (Петровых), бывшего Гдовского епископа Димитрия (Любимова), бывшего Уразовского епископа Алексия (Буй), как тоже находящихся в состоянии запрещения, также недействительны, и обращающихся из этих расколов, если последние крещены в расколе, принимать через таинство Святого Миропомазания; браки, заключённые в расколе, также завершать церковным благословением и чтением заключительной в чине венчания молитвы «Отец, Сын и Святой Дух». Умерших в обновленчестве и в указанных расколах не следует хотя бы и по усиленной просьбе родственников отпевать, как и не следует совершать по их и заупокойную литургию».
Прошедшее со времени опубликования «Декларации» митрополита Сергия время так и не привело к выработке общепринятой её оценки. Архиерейский собор Русской православной церкви, состоявшийся 25-27 октября 1990 года, в своём Воззвании заявил, что Церковь не считает себя связанной Декларацией митрополита Сергия 1927 года, указав при этом: «Со всею определённостью мы обязаны подчеркнуть, что Декларация 1927 г. не содержит ничего такого, что было бы противно Слову Божию, содержало бы ересь, и таким образом, давало бы повод к отходу от принявшего её органа церковного управления».
Сейчас достоверно известно, что одним из условий освобождения из заключения, поставленных властями перед митрополитом Сергием, заключалось в том, чтобы он обнародовал обращение к пастве с призывом поддерживать Советское правительство. В случае отказа угрожали расстрелом его родственников, а также арестованных архиереев. Несомненно, что эти угрозы, а не только забота о судьбе Церкви повлияли на принятые владыкой решения.
В интервью газете Известия 10 июня 1991 на вопрос о его отношении к «Декларации» митрополита Сергия Святейший Патриарх Алексий II ответил, что «заявление митрополита Сергия, конечно, нельзя назвать добровольным, ибо ему, находившемуся под страшным давлением, пришлось заявить вещи, далёкие от истины, ради спасения людей. Сегодня же мы можем сказать, что неправда замешана в его Декларации. Декларация ставила своей целью «поставить Церковь в правильные отношения к советскому правительству». Но эти отношения, а в Декларации они ясно обрисовываются как подчинение Церкви интересам государственной политики, как раз не являются правильными с точки зрения Церкви…
Надо признать, что Декларация не ставит Церковь в «правильное» отношение к государству, а, напротив, уничтожает ту дистанцию, которая даже в демократическом обществе должна быть между государством и Церковью, чтобы государство не дышало на Церковь и не заражало её своим дыханием, духом принудительности и безмолвности…
Что же касается моей защиты этой Декларации, то надо помнить, что критика Декларации в основном была направлена против слов: «мы хотим считать Советский Союз нашей гражданской Родиной, радости которой - наши радости и беды которой - наши беды». Противники Декларации утверждали, что таким заявлением радости атеистического государства отождествляются с радостями Церкви. Это действительно получалось бы абсурдно. Но ведь в Декларации нет слова «которого», то есть государства, Советского Союза, а есть слово «которой», соотносимое со словом «Родина». То есть речь идёт о Родине, радости которой независимо от политического режима, господствующего в ней или над ней, действительно радуют и Церковь.
Поэтому это положение Декларации я всё время
отстаивал, согласен я с ним и сегодня. Что же касается остальных положений
Декларации… Мы не спешили на словах отказываться от неё, пока на деле, в жизни
не смогли занять действительно независимую позицию. За этот год, я считаю, мы
реально смогли выйти из-под навязчивой опеки государства, и потому теперь, имея
как факт нашу дистанцированность от него, мы имеем нравственное право сказать,
что Декларация митрополита Сергия в целом ушла в прошлое и что мы не
руководствуемся ею».
Наступление на церковь в годы Первой пятилетки.
В годы Первой пятилетки (1929 -1932), гонения на Церковь по масштабам и жестокости превзошли все, что было ранее в истории христианства. В феврале 1929 года секретарь ЦК ВКП (б) Л. М. Каганович разослал по стране директивное письмо под названием «О мерах по усилению антирелигиозной работы». В нем духовенство объявлялось «политическим противником» ВКП (б), выполняющим задание по мобилизации всех «реакционных и малограмотных элементов» для «контрнаступления на мероприятия советской власти и компартии».
8 апреля того же года президиум ВЦИК принял постановление «О религиозных объединениях», по которому религиозным общинам дозволялось лишь «отправление культов» в стенах «молитвенных домов». Просветительская и благотворительная деятельность категорически воспрещалась. Духовенство устранялось от участия в хозяйственных и финансовых делах. Частное обучение религии, дозволенное декретом 1918 г. «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», трактовалось лишь как право родителей обучать религии своих детей. Для борьбы с религиозными предрассудками в стране вводилась 5-дневная рабочая неделя со скользящим выходным днём.
Началось массовое закрытие и разрушение храмов. В 1928 году в РСФСР закрыли 354 церкви, а в 1929-м - уже 1119, из которых 322 разрушили. В Москве до 1917 года было около 500, а в нынешних границах города - около 700 храмов. К 1 января 1930 года осталось только 224 церкви, ещё через два года в столице в ведении Московской Патриархии находилось 87 приходов. На местах ситуация была ещё хуже. Так, в городе Орле в 1930 году не осталось ни одного православного храма. Закрытые церкви приспосабливались под производственные цехи, под склады, под квартиры и клубы, а монастыри - под тюрьмы и колонии.
С 1929 года храмы стали взрывать. 5 декабря 1931 года в 12 часов дня был варварски уничтожен храм Христа Спасителя - памятник воинской славы, построенный на народные пожертвования в благодарность за заступничество Господа в борьбе с наполеоновским нашествием 1812 года. После первого взрыва храм устоял и разрушителям пришлось закладывать новый заряд взрывчатки. За несколько часов национальная духовная святыня России была превращена в руины. Мрамором из разрушенного храма выложили станции метро «Кропоткинская» и «Охотный ряд», скамьи украсили станцию «Новокузнецкая». Часть плит с именами героев Отечественной войны 1812 года раскрошили и посыпали дорожки в московских парках, а часть пошла на отделку городских зданий.
Повсеместно шла война с колокольным звоном. Колокола сбрасывали под тем предлогом, что они мешают слушать радио и оскорбляют религиозные чувства нехристиан. В начале 30-х гг. был снят и перелит самый большой в России 67-тонный колокол Троице-Сергиевой лавры. Одно время были запрещены рождественские ёлки. Тысячами уничтожались иконы. В газетах часто появлялись сообщения о том, как то в одной, то в другой деревне их сжигали целыми телегами. Богослужебные книги рвали и сжигали, при разгроме монастырей гибли рукописные книги, хранившиеся в библиотеках, переплавлялась драгоценная церковная утварь.
В стране вводились продовольственные карточки, но «служителям культа» эти карточки не полагались - они могли жить только на подаяние. Советский режим беспощадно мстил даже детям духовенства. Известный советский артист Евгений Лебедев, сын священника, вспоминал: «В глухом приволжском городке Балаково отец служил в церкви Иоанна Богослова, и сколько же мне, братишке, сёстрам за это доставалось, особенно в школе. Только и слышишь бывало: «Эй, ты, поп, попёнок, кутейник». Учиться нам, «кутейникам», позволялось лишь до четвёртого класса, и с каждым годом издевательства сверстников становились все мучительней. Да ещё «умная» учительница вносила свою лепту: «Ну что, «лишенец», опять ходил в церковь? Опять слушал этот опиум для народа? Ступай к отцу и скажи, что он - длинноволосый дурак!» Что такое «лишенец», я ещё не понимал, что такое «опиум», не знал, но ноги все равно становились ватными. А сколь тяжело было отцу».
В 1929-1931 годах арестам, ссылкам, тюремному заключению подверглись тысячи священнослужителей. Первыми в тюрьмы и ссылки шли те, кто отделился от Патриархии после издания Декларации 1927 года. Именуя себя «Катакомбной церковью», они признавали своими духовными лидерами митрополита Иосифа (Петровых), архиепископов Феодора (Поздеевского) и Андрея (Ухтомского), подразделяясь соответственно, на «иосифлян», «даниловцев» и «андреевцев». Катакомбников часто также называли «непоминающими» за отказ поминать на церковных службах Советское правительство.
Положение Церкви в Украине. Экзарх Украины митрополит Киевский Михаил (Ермаков), признавший Декларацию 1927 года, был освобождён из ссылки и получил разрешение поселиться в тогдашней столице республики - Харькове. После его кончины в марте 1929 года новым экзархом Украины митрополит Сергий назначил члена Временного Патриаршего Синода архиепископа Харьковского Константина (Дьякова). Общая горькая участь Русской Православной Церкви не миновала и Украину. С октября 1929 по февраль 1930 г. на здесь закрыли 202 канонических православных прихода. Только в одной Одессе в феврале 1931 г. арестовали около 30 священников, в том числе всех приходских настоятелей.
Репрессии этого времени, как и в целом по Советскому Союзу, почти не затронули обновленцев. Но была практически уничтожена автокефальная церковь, поддерживавшаяся ранее советскими властями для борьбы с каноническим Православием. Борьба с «украинским национализмом», начатая на рубеже 20-30-х годов, отразилась и на церковных делах. В 1930 году на втором Соборе Украинской автокефальной церкви были низложены Липковский и некоторые епископы-самосвяты, вскоре репрессированные.
В этом же году на очередном Соборе Украинская автокефальная церковь объявила о самороспуске. Большинство видных самосвятских епископов, священников и церковных деятелей из мирян были вскоре репрессированы. Продолжала функционировать лишь одна епархия УАПЦ во главе с Иоанном Теодоровичем, образованная на территории Канады и США.
Реакция Местоблюстителя на выступления в защиту Русской Церкви. Масштабы гонений на Церковь в Советском Союзе не остались незамеченными в других странах. Архиепископ Кентерберийский в начале Великого поста организовал в Великобритании моления о страждущей Русской Церкви, пригласив на них из Парижа митрополита Евлогия (Георгиевского). С призывом к молитве за гонимую Русскую Церковь выступил папа Пий XI. Масштабы и воздействие подобных выступлений заставили Советскую власть принять контрмеры.
15 февраля 1930 года для корреспондентов советских газет было дано интервью, подписанное Заместителем Местоблюстителя митрополитом Сергием и членами Временного Патриаршего Синода архиепископами Алексием (Симанским) и Филиппом (Гумилевским), а также епископом Питиримом (Крыловым). В нем говорилось, что в стране действительно некоторые церкви закрываются, но не по инициативе властей, а по желанию населения, а в иных случаях даже по постановлению самих верующих.
Репрессии, осуществляемые советским правительством в отношении верующих и священнослужителей, применяются к ним не за их религиозные убеждения, а в общем порядке, как и к другим гражданам, за разные противоправительственные деяния. Сведения о жестокостях, творимых по отношению к священнослужителям, помещённые в заграничной прессе – «сплошной вымысел, клевета, совершенно недостойная серьёзных людей».
В связи с обращением папы в защиту гонимой Русской Церкви сделано было заявление: «Мы считаем излишним и ненужным это выступление папы Римского, в котором мы, православные, совершенно не нуждаемся. Мы сами можем защищать нашу Православную Церковь. У папы есть давнишняя мечта окатоличить нашу Церковь, которая, будучи всегда твёрдой в своих отношениях к католицизму, как к ложному учению, никогда не может связать себя с ним какими-то ни было отношениями». По поводу выступления архиепископа Кентерберийского сказано было, что «оно грешит той же неправдой насчёт якобы преследований в СССР религиозных убеждений, как и выступление Римского папы... пахнет подталкиванием паствы на новую интервенцию, от которой так много пострадала Россия».
18 февраля 1930 года митрополит Сергий дал интервью иностранным журналистам, в котором вновь заявил, что «в Советском Союзе никогда не было и в настоящее время не происходит каких-либо религиозных преследований». Заместитель Местоблюстителя привёл данные о том, что в стране существует 30 000 приходов и 163 архиерея, «находящихся в каноническом подчинении Патриархии, не считая епископов, пребывающих на покое и находящихся в молитвенном общении с Патриархией».
Обстановку, в которой происходили эти интервью, описывает митрополит Евлогий (Георгиевский): «Оказывается, что текст большевики дали митрополиту Сергию за неделю до интервью, а потом держали его в изоляции. Перед ним стояла дилемма: сказать журналистам, что гонения на Церковь есть, - это значит, что все тихоновские епископы будут арестованы, т. е. вся церковная организация погибнет; сказать гонений нет - себя обречь на позор лжеца... Митрополит Сергий избрал второе».
Сам митрополит Евлогий, вызванный на церковный суд в Москву за участие в молитвах, организованных архиепископом Кентерберийским, в феврале 1931 года перешёл в юрисдикцию Константинопольского патриарха (Западноевропейский экзархат русских приходов). Спустя два месяца он был запрещён в служении Временным Патриаршим Синодом в Москве. Часть духовенства и мирян епархии, в том числе выдающиеся философы В.Н. Лосский и Н.А. Бердяев, остались в подчинении Московской патриархии. Возглавил эту группу бывший епископ Севастопольский Вениамин (Федченков).
В марте 1931 года он провёл епархиальное собрание, на котором было принято решение о создании общины в честь трёх Вселенских святителей (Трёхсвятительское подворье), ставшего центром русских приходов под юрисдикцией Московского Патриархата. Епископ Вениамин был назначен викарием при митрополите Литовском и Виленском Елевферии (Богоявленском), временном управляющем патриаршими приходами в Западной Европе с декабря 1930 года. В апреле 1932 года владыка Вениамин был возведён в сан архиепископа, а спустя полтора года был поставлен во главе патриарших приходов в Северной Америке вместо митрополита Платона (Рождественского), запрещённого в служении Местоблюстителем Патриаршего престола.
Начиная свою деятельность в качестве экзарха Русской церкви в США, владыка Вениамин столкнулся с крайне неприязненным отношением со стороны многих православных верующих, подавляющее большинство которых остались верными низложенному митрополиту. После кончины владыки Платона в апреле 1934 года на его место Собор Американской епархии избрал викарного архиепископа Чикагского Феофила (Пашковского), также запрещённого в служении митрополитом Сергием.
Во время «Пятилетки безбожия».
В феврале 1932 года было объявлено о выполнении Первой пятилетки и утверждении Второго пятилетнего плана. 15 мая «Союз воинствующих безбожников» принял свой «пятилетний план»: в первый год закрыть все духовные школы (к этому времени они оставались только у обновленцев); во второй - провести массовое закрытие храмов, запретить издание религиозных сочинений и изготовление предметов культа; в третий год выслать всех служителей культа за границу; в четвёртый - закрыть оставшиеся храмы всех религий и, наконец, в пятый - закрепить достигнутые успехи.
Воинствующие атеисты утверждали, что к 1 мая 1937 года «имя Бога должно быть забыто на всей территории СССР».
Число действующих храмов сокращалось катастрофически. В Ленинградской епархии за год закрыли 355 церквей, в Горьком за два года - 305 церквей, во Владивостоке в 1932 году осталась одна церковь, да и та в доме священника, где службы совершались тайно. В Самаре и Тамбове к 1933 г. было по одному действующему храму, в Хабаровске в это время закрыли последний. В Москве к 1933 г. в юрисдикции Московского Патриархата осталось 87 храмов. Ещё не арестованные священники закрытых церквей совершали богослужения по домам православных. В марте 1933 года в Казани за нелегальные богослужения приговорили к высшей мере настоятельницу Феодоровского монастыря игуменью Софию, нескольких монахов, монахинь и мирян. Иноков, бежавших из разорённых обителей, вылавливали и отправляли в лагеря, В 1933 году таким образом была «очищена» от насельников Оптина пустынь.
В годы Второй пятилетки репрессии впервые коснулись видных деятелей обновленчества. В 1934 году был арестован и скончался в заключении один из его основателей Александр Боярский. 29 апреля 1935 года обновленческий синод принял решение о самоликвидации. Участники заседания передали всю полноту власти «первоиерарху православных церквей СССР» митрополиту Виталию (Введенскому). Ему присвоили титул «первосвященнейший», а также наделили правом назначать себе преемника и делегировать свои полномочия другому епископу. Были распущены епархиальные управления и благочиннические советы. Остались лишь архиереи и их канцелярии.
Новая волна гонений против верующих в СССР также не осталась без внимания за рубежом. В ответ на резкую критику в свой адрес, 22 июня 1934 года Заместитель Патриаршего местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) издал указ о запрещении в священнослужении митрополита Антония (Храповицкого) и нескольких зарубежных иерархов. Архиерейский Синод Зарубежной Церкви не признал данного постановления. Разделение сохранялось и после смерти Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви митрополита Антония (Храповицкого), последовавшей в 1936 году, преемником которого на посту Председателя Архиерейского Синода Русской Зарубежной Церкви стал митрополит Анастасий (Грибановский) (1936-1964),
27 апреля 1934 года Синод и группа архиереев (всего 21 человек) присвоили Заместителю Местоблюстителя титул «Блаженнейшего митрополита Московского и Коломенского». Для признания его Первоиерархом оставалось одно препятствие – был жив Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Пётр (Полянский), первым поминаемый всей полнотой Русской Православной церкви, как принявшими, так и отвергающими Декларацию 1927 года.
Отказываясь от сотрудничества с Советской властью, святитель Пётр продолжал свой мученический путь. В апреле 1927 шестидесятичетырёхлетнего узника сослали в Заполярье, на берег Обской реки в посёлок Ход в двухстах вёрстах от города Обдорска. Срок неправедного приговора заканчивался в конце 1928 года. Однако без всякой мотивировки ссылка была продлена.
В августе 1930 года святителя Петра доставили сначала в Тобольскую, а через 3 месяца в Екатеринбургскую тюрьму. От него требовали отказаться от местоблюстительства, обещая при этом облегчить дальнейшую участь. Хорошо понимая последствия своих действий, святитель отказывается от сделки. Не сломили его заключение в одиночную камеру и непрерывные допросы.
23 июля 1931 года особое совещание ГПУ выносит решение: «Постановили - Полянского - Крутицкого Петра Феодоровича заключить в концлагерь сроком на пять лет, считая срок с момента вынесения настоящего постановления». И это решение не сломило узника. Несмотря на приговор, его переводят в Верхне-Уральскую тюрьму особого назначения с анонимным учётом заключённых (только номер камеры и номера заключённого). Его поместили в 23-ю камеру под номером 114. 9 июля 1936 года на заседании особого совещания уже при НКВД СССР, срок заключения был продлён в очередной раз - на 3 года.
В декабре 1936 года, когда святитель Пётр был ещё жив, митрополиту Сергию объявили о том, что он может отныне называть себя Патриаршим местоблюстителем. Это известие было истолковано как сообщение о смерти в заключении Предстоятеля Русской церкви. В связи с этим 27 декабря Патриархией был издан «Акт о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя патриаршего престола Православной Российской Церкви к Заместителю патриаршего Местоблюстителя, Блаженнейшему митрополиту Московскому и Коломенскому Сергию (Страгородскому)». Был издан также указ Московской Патриархии о форме поминовения за богослужением патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия.
Поздравление по этому случаю, пришедшее от митрополита Японского Сергия (Тихомирова), едва не привело к аресту нового Местоблюстителя. Было начато дело по обвинению митрополита Сергия в шпионаже в пользу Японии. В качестве доказательств использовались пребывание его в Японии с 1890 по 1893 и с 1897 по 1899 гг., также хорошее знание японского языка. Дело в итоге закрыли, но 18 мая 1935 года вышел указ о роспуске Временного Патриаршего Синода. После этого управление всеми епархиями Русской Церкви осуществлялось лично митрополитом Сергием с помощью викарного архиерея, епископа Дмитровского Сергия (Воскресенского). Вся патриаршая канцелярия в это время состояла из секретаря и машинистки.
Митрополит Пётр (Полянский) был в это время ещё жив. Но уже осенью 1937 года его приговорили к смертной казни за то, что он «клеветнически обвинял органы НКВД в пристрастном к нему отношении» и «пытался связаться с внешним миром из заключения, используя для этого медицинский персонал тюрьмы, в результате чего получил от духовенства г. Верхнеуральска просфору как знак привета».
10 октября 1937 года в 4 часа дня митрополит Крутицкий Пётр (Полянский) был расстрелян.
Священномученик Пётр (в миру Пётр Фёдорович Полянский).
Будущий Предстоятель Русской Церкви родился 28 июля 1862 года в селе Сторожевом Коротоякского уезда Воронежской губернии в семье приходского священника. В 1885 году закончил по первому разряду Воронежскую духовную семинарию и был определён на должность псаломщика при церкви села Девицы в Коротоякском уезде. В 1892 году окончил Московскую Духовную академию з со степенью кандидата богословия и был оставлен помощником инспектора. В 1897 году защитил диссертацию «Первое послание св. Апостола Павла к Тимофею. Опыт историко-экзегетического исследования». За год до этого был назначен смотрителем Жировицкого духовного училища, где трудился десять лет.
В 1906 г. Пётр Полянский был перемещён в Петербург в Учебный комитет при Святейшем Синоде, где со временем исполнял обязанности ревизора духовных учебных заведений. За время служения в комитете он объездил с ревизиями почти всю Россию, инспектируя духовные семинарии и училища. После упразднения в 1918 году Учебного комитета Пётр Полянский переехал в Москву, где принял участие в Поместном Соборе, работая в его секретариате.
В 1920 году Патриарх Московский и всея России Тихон предложил ему принять постриг, священство и епископство и стать его помощником в делах церковного управления. Предложение было сделано в пору начавшихся кровавых гонений на Церковь, когда замучены были уже тысячи священнослужителей и более десяти архиереев, когда епископство, сулило не почёт и безбедную жизнь, а лишения и страдания.
В это время Пётр Полянский жил в Москве, в доме своего брата Василия, священника церкви Николы-на-Столпах. Сообщив ему о предложении Святейшего Патриарха, он сказал: «Я не могу отказаться. Если я откажусь, то я буду предателем Церкви, но, когда соглашусь, я знаю, я подпишу сам себе смертный приговор».
Так, в 58-летнем возрасте Пётр Полянский выбрал стезю, которая возвела его на Голгофу. Будущий предстоятель Русской Церкви принял постриг и благодать священства от руки митрополита Сергия (Страгородского), а хиротонию во епископа Подольского викария Московской епархии возглавил Святейший Патриарх Тихон. Сразу же после хиротонии епископ Пётр был арестован и сослан в Великий Устюг.
После освобождения Патриарха Тихона из-под ареста некоторые сосланные и заключённые архиереи и священники получили возможность вернуться к своему служению. Среди них был и епископ Подольский Пётр. Возвратившись в Москву, он стал ближайшим помощником Первосвятителя, был возведён им в сан архиепископа, затем митрополита Крутицкого и включён в состав Временного Патриаршего Синода.
После кончины Святого Патриарха Тихона на плечи митрополита Петра по воле Божией легла высшая ответственность за Русскую Церковь. Менее года он оставался у кормила церковной власти, а потом более десяти лет носил звание Местоблюстителя, пребывая в изгнании, в тюрьме, подвергаясь изощрённым мучениям. Он тяжко страдал от одиночного заключения, от изнурительных болезней, но, прося власти об облегчении своей участи, так и не принял предложения отречься от Местоблюстительства.
Святитель понимал, какие пагубные для Церкви последствия может иметь его капитуляция перед гонителями. Объясняя свою позицию, митрополит Пётр писал: «В сущности местоблюстительство лично для меня не представляет интерес, наоборот, оно все время держит меня в оковах гнёта... Но я должен считаться с тем обстоятельством, что решение данного вопроса не зависит от моей инициативы и не может быть актом моей единоличной воли. Своим званием я неразрывно связан с духовными интересами и волей всей Поместной Церкви. Таким образом, вопрос о распоряжении местоблюстительством, как не являющийся личным вопросом, не подлежит и личному усмотрению, в противном случае я оказался бы изменником святой Церкви. Между прочим, и в акте о моем вступлении имеется напоминание, что я обязан не уклоняться от исполнения воли Патриарха Тихона, а, следовательно, и воли подписавших акт архиереев... равно как и воли клира и верующих, девятый год состоящих со мной в молитвенном общении».
Сохраняя за собой звание Местоблюстителя ради блага Церкви, ценою тяжких мучительный страданий, митрополит Пётр совершал подвиг исповедничества, венцом которого стало пролитие крови за Христа Спасителя.
Священномученик Пётр, митрополит Крутицкий, канонизован Архиерейским Собором Русской Православной Церкви в 1997 году.
Память 29 января\.11 февраля (новомуч), 27 сентября\10 октября, 5 .18 октября (Моск. свт).
Два человека – митрополит Пётр (Полянский) и митрополит Сергий (Страгородский) избрали разные пути служения Церкви в эпоху жесточайших гонений. Одного из них мы почитаем как священномученика, другой принял крест поношения. Одним из первых, кто смог оценить тяжесть последнего выбора, стал выдающийся русский философ Николай Александрович Бердяев. В своей статье «Вопль Русской церкви», опубликованной вскоре после «декларации» 1927 года, он писал:
«Героическая непримиримость отдельного человека, готового идти под расстрел, прекрасна, полновесна и вызывает чувство нашего восхищения. Но там, в России, есть ещё другой героизм, другая жертвенность, которые люди не так легко оценивают. Патриарх Тихон, митрополит Сергий - не отдельные, частные лица, которые могут думать только о себе. Перед ними всегда стоит не их личная судьба, а судьба Церкви и церковного народа как целого. Они могут и должны забывать о себе, о своей чистоте и красоте и говорить лишь то, что спасительно для Церкви. Это есть огромная личная жертва. Её принёс патриарх Тихон, её приносит митрополит Сергий. Некогда эту жертву принёс св. Александр Невский, когда ездил в Ханскую Орду.
Отдельный человек может предпочесть личное мученичество. Но не таково положение иерарха, возглавляющего Церковь, он должен идти на иное мученичество и принести иную жертву. Свобода слова есть великое благо. Главное оправдание эмиграции в том, что в ней, может быть, очаг свободной мысли. Но все эти категории неприменимы к жизни Церкви. Эмигрантской Церкви быть не может. Эмиграция есть понятие политическое или бытовое, но не церковное. Существует Русская Церковь за границей, как органическое ответвление Матери-Церкви в России, она не имеет самостоятельного источника бытия. Церковными кругами эмиграции должно быть, наконец, осознано, что двойное мученичество Русской Церкви есть её религиозное и нравственное преимущество перед Церковью заграничной, в привилегированное положение Церкви заграничной в отношении свободы и чистоты слова значит только то, что она находится в лучшем внешнем положении, но не то, что она лучше и чище. Да и драгоценным даром свободы слова эмигрантские правые круги очень плохо воспользовались, они создали и на свободе застенок, удушающий всякую свободу мысли».